Автор Тема: ! Лошади в городе до революции  (Прочитано 12200 раз)

0 Пользователей и 1 Гость просматривают эту тему.

Оффлайн Иной

  • люблю пообщаться
  • ***
  • Сообщений: 138
    • Просмотр профиля
! Лошади в городе до революции
« : Сентябрь 15, 2016, 22:15:49 22:15 »
Попробуйте содержать лошадь в городе сейчас - и столкнетесь с тучей всевозможных проблем. А ведь каких-нибудь 100 лет назад в любом крупном городе их было десятки тысяч. Именно они были основой всего транспорта и неотъемлемой частью городской жизни. Нам, теперешним, сложно даже представить, как же все это было организовано... Мы только и знаем, что трамвай, конку, тянули лошади, а тогдашний "таксист" - извозчик - управлял отнюдь не автомобилем. О прочих видах конного транспорта (например, зимние речные и озерные маршруты) мы и не слышали, даже не подозреваем о множестве мелочей, которые стояли за всем этим.
Какие были мостовые? Как содержали это огромное количество лошадей, где кормили и поили? Как убирался навоз? Что делали зимой со снегом? Какие были виды извозчиков? Как устроена конка? Как организована была доставка грузов? Какая публика прогуливалась верхом в городских парках? Какие лошади были в армии и полиции? Особенности подковывания лошадей. Хитрости продажи лошадей на рынке... - множество неочевидных вопросов раскрываются этим текстом.
О тексте. Это выборка сведений и воспоминаний из дневников жителей старого Петербурга. Все, что показалось мне интересным и как-либо относится к лошади. Собственно, то же или близкое во многих отношениях городской жизни было и в нашем Минске.
Текст создан мной и еще нигде не размещался.
Так сказать, эксклюзив для форума i-go-go   :):tb:



Резко разнились улицы центра от окраин видом мо-
стовых. На главных улицах и по направлениям воз-
можных царских проездов мостовые были торцовые,
из шестигранных деревянных шашек, наложенных на
деревянный настил, позже на бетонный. Мы наблю-
дали, как мостовщики из напиленных кругляшей весь-
ма искусно по шаблону вырубали шестигранники. Они
скреплялись металлическими шпильками, замазыва-
лись сверху газовой смолой и посыпались крупным
песком. Этот уличный «паркет» был хорош во многих
отношениях: мягок, бесшумен, не разбивал лошадям
ноги, но недолговечен, негигиеничен – впитывал на-
возную жижу и становился скользким при длительных
дождях и гололеде.
Асфальтовых мостовых почти не было, только кое-
где у вокзалов и гостиниц устраивались асфальтовые
полосы для стоянки извозчиков. Мало было и камен-
ной брусчатки – этой долговечной и удобной мосто-
вой. Улицы в большинстве своем были замощены бу-
лыжником, со скатом к середине и к тротуарам. Эти
мостовые были неудобны: лошади очень уставали,
тряска неимоверная, стоял грохот, особенно при про-
езде тяжелых подвод, между камнями застаивалась
грязь, необходим был частый ремонт. Устройство их
требовало много тяжелого труда и времени. Мостов-
щики целый день на коленях с помощью примитивных
орудий – мастерка и молотка – прилаживали камни
«тычком» по песчаной постели, трамбовали вручную
тяжелыми трамбовками.
Тротуары в центре, как правило, настилались из пу-
тиловской плиты. На окраинах – из досок рядом с во-
доотводными и сточными канавами, иногда даже над
ними.
Ни в одном городе мира не было таких мостовых,
как в Кронштадте, правда не на всех улицах. Чита-
тель с трудом поверит, что некоторые улицы были вы-
мощены чугунными пустотелыми торцами, засыпан-
ными щебнем и песком, что применялось в Лондоне
и Петербурге в виде опыта, не получившего распро-
странения. Такими же чугунными торцами были замо-
щены заводские дворы и подъезды к складам и ма-
стерским.

...По проспектам катили переполненные и облепленные
рекламными объявлениями вагоны конки.
По обеим сторонам
линии конки двигались сплошным потоком эки-
пажи: коляски, кареты, ландо, извозчичьи пролетки.
У Технологического института была конечная станция –
деревянный павильон.
Как ни покажется странным, никакой регулировки дви-
жения не было. По проезжей части свободно ходили
люди. Некоторый порядок наводился полицией лишь
при скоплении экипажей около театров, Дворянско-
го собрания, против особняков в дни балов, свадеб.
А улицы с особняками и дворцами, где жили бо-
гатые, родовитые люди - полная противоположность.
Магазинов на них почти не было. На улицах мало пешеходов, у подъез-
дов великолепные выезды, у парадных дверей вели-
чественные швейцары в ливреях.
Набережная Невы была ме-
стом прогулок и катания аристократии, сановников и
финансовых тузов. В то время можно было увидеть
такую картину: едет ландо, в нем – одетые с подчерк-
нутой скромностью аристократки, рядом, сопровож-
дая, на чистокровных скакунах офицеры. Или встре-
чаем кавалькаду – две-три амазонки в сопровожде-
нии офицеров и штатских англоманов. Их путь – сна-
чала по набережной, затем в Летний сад, на скаковую
дорожку.
...Характерную картину зимнему Петербургу, особен-
но в большие морозы, давали уличные костры. По
распоряжению градоначальника костры для обогре-
ва прохожих разводились на перекрестках улиц. Дро-
ва закладывались в цилиндрические решетки из же-
лезных прутьев. Часть дров доставлялась соседни-
ми домохозяевами, часть – проезжавшими мимо во-
зами с дровами, возчики по просьбе обогревающих-
ся или по сигналу городового скидывали около кост-
ра несколько поленьев. Городовой был обязательным
персонажем при костре. Обычно у костра наблюда-
лась такая картина: центральная фигура – заиндевев-
ший величественный городовой, около него два-три
съежившихся бродяжки в рваной одежде, с завязан-
ными грязным платком ушами, несколько вездесущих
мальчишек и дворовых дрожащих голодных собак с
поджатыми хвостами. Недолго останавливались у ко-
стра прохожие, чтобы мимоходом погреться. Подхо-
дили к кострам и легковые извозчики, которые мерз-
ли, ожидая седоков. В лютые морозы костры горели
круглые сутки, все чайные были открыты днем и но-
чью. По улицам проезжали конные разъезды городо-
вых или солдат. Они смотрели, не замерзает ли кто на
улице: пьяненький, заснувший извозчик или бедняк, у
которого нет даже пятака на ночлежку.
...В Летнем саду публика была самой «чистой». Сол-
даты и матросы сюда не ходили, чтобы не встретить
офицеров. По скаковым, дорожкам проносились на
рысях или галопом амазонки в сопровождении офи-
церов или штатских верхами. Амазонка, как правило,
была в цилиндре, повязанном вуалью, в темном об-
тягивающем костюме, со стеком в руке.
Уборка улиц, площадей и садов отнимала много
времени и сил. Прежде всего потому, что транспорт
был почти исключительно конный и на мостовых оста-
валось много следов от лошадей. Но чистота поддер-
живалась, особенно в центре. За чистотой следила
не только полиция, но и санитарная инспекция. Ни-
какой механизации не было. Летом у каждых ворот
стоял дворник с метлой и железным совком. Он тот-
час же подбирал навоз, пока его не размесили коле-
са телег. При сухой погоде улицы поливались. В цен-
тре – из шлангов, подальше – из леек и ведер, так
как шланги были дорогие. Из шлангов же производи-
лась поливка и промывка торцовых мостовых, их сле-
довало держать в особой чистоте, так как иначе они
издавали неприятный запах. Но в то время существо-
вание человека без услуг лошади, сильного, безро-
потного и доброго работяги, было немыслимо, и лю-
ди заботились о лошадке. В Петербурге эта забота
проявлялась в устройстве целой сети водопоек. Во-
допойки были при вокзалах, на площадях, где скапли-
вались обозы, у мостов, около товарных дворов, гру-
зовых пристаней. Это – небольшие каменные здания,
отапливаемые зимой. Снаружи несколько каменных
или чугунных раковин, в которые напускалась вода
из подведенных к ним труб. Краны к ним находились
внутри здания, где сидел сторож, который по требова-
нию извозчиков открывал воду. Водопойка была также
местом, где извозчики передавали друг другу новости,
ругали полицию, которая придиралась к ним, хваста-
ли силой своих лошадей, жаловались друг другу на
хозяев.
...Зимой тротуары очищались «под скребок», с обя-
зательной посыпкой песком. Лишний снег с улиц сгре-
бался большими деревянными лопатами-движками в
кучи и валы вдоль тротуаров. Сбрасывать снег в ка-
налы и реки не разрешалось. Снег отвозился на спе-
циально отведенные свалки, что обходилось дорого.
Поэтому у домов стояли снеготаялки: большие дере-
вянные ящики, внутри которых – железный шатер, где
горели дрова. Снег накидывали на этот шатер, он та-
ял, вода стекала в канализацию. (Деревянный ящик
не горел, так как всегда был сырой.) Уборка улиц от
снега производилась рано утром, а при больших сне-
гопадах – несколько раз в день. Все это делалось, ра-
зумеется, только в центре города. На окраинах снег
до самой весны лежал сугробами.

...Обставлялась похоронная церемония в зависимости от пла-
ты по пяти категориям. Похороны по первому разряду
проходили торжественно: колесница, на которой вез-
ли гроб, была с белым парчовым балдахином-часов-
ней с лампадами, ее везла шестерка лошадей по две,
с султанами на голове, на лошадей накинуты белые
сетки с серебряными кистями. Вели лошадей под узд-
цы и шли по бокам колесницы так называемые горю-
ны с нарядными фонарями-факелами, одетые в бе-
лые цилиндры, белые сюртуки и брюки. Впереди про-
цессии – красивая двуколка с еловыми ветками. Ло-
шадь в белой сетке и с султаном на голове вели два
горюна, а третий шел сзади и разбрасывал ветки. За
похоронной колесницей шли родственники покойного,
дамы в трауре, мужчины с черными креповыми повяз-
ками на руке. Далее шел оркестр, за ним кареты и коляски.
Если же хоронили военного, имевшего высокий
чин, то помпезности было еще больше: впереди ко-
лесницы офицеры несли на подушках ордена и меда-
ли покойного. Сзади родственников и сопровождаю-
щих шло несколько оркестров, затем воинские части,
за ними кареты, в которых ехали старики, немощные,
а также порожние для развоза публики с кладбища.
Гроб строевых военных высших чинов везли на лафе-
те, в который впрягали шестерку лошадей цугом по
паре. Горюнов здесь уже не было, на каждой левой
лошади сидел ездовой, сбоку ехал верхом фейервер-
кер, а впереди офицер, по обеим сторонам лафета –
караул, солдаты с винтовками на плечах.
Чем ниже был разряд похорон (то есть чем меньше
денег было у родственников покойного), тем скром-
нее были похороны. Жалко было смотреть на похо-
роны по так называемому пятому разряду: дроги без
балдахина, лошадь без попоны, на гробу сидит кучер
в форме горюна, сзади идут немногочисленные про-
вожающие.
Горюны, нанятые похоронным бюро из неимущих, часто
пьяниц, имели такую униформу: длинный бе-
лый сюртук и белые брюки – в самом деле это была
только нижняя часть брюк – поголенки, которые завя-
зывались над коленками. На голову надевали белый же
цилиндр. По прибытии на кладбище горюны снимали
гроб с колесницы и несли его к могиле, если родствен-
ники покойного и провожающие не делали этого сами.
Горюны примечали, кто из родственников расплачи-
вается, ждали, когда зароют могилу, подходили к нему
и просили на чай, убеждая, что похоронили хорошо.
Обычно на чай им давали и они возвращались, до-
вольные, к колеснице, садились на площадку для гро-
ба и весело возвращались в похоронное бюро. Теперь
они ехали на паре, остальных лошадей вели в пово-
ду. Картина была своеобразная: рысью катилась ко-
лесница, под балдахином сидели горюны в белом, в пути они
раздевались, снимали униформу и складывали ее в
ящик, который располагался под площадкой для гро-
ба. Оттуда они вытаскивали свою одежонку и надева-
ли ее.
...Несколько позже, в начале июля, в Кронштадт при-
была французская эскадра с президентом Пуанкаре.
Вокруг экипажа на рысях сопровождал президен-
та почетный эскорт из лейб-казаков, чтобы поразить
француза русской экзотикой. Лейб-казаки с больши-
ми чубами и бородами, в высоких бараньих шапках с
алыми шлыками на правую сторону, с кривыми султа-
нами сбоку шапки, в алых поддевках, неимоверно ши-
роких шароварах с красными лампасами высоко си-
дели на своих рыжих дончаках, держа пику по-особо-
му – поперек седла, наискосок. Эта азиатчина, прав-
да очень картинная, поражала и самих петербуржцев,
которые кричали истошными голосами: «Ура!» и «Вив
ля Франс!» Господин президент снимал цилиндр и лю-
безно раскланивался на обе стороны, улыбаясь сво-
им широким бородатым лицом.
Веселые
французы громко смеялись и не упрямились, когда их
прямо силой затаскивали в рестораны, кафе и пив-
ные. После таких угощений можно было видеть такие
сценки: во всю ширину панели идут, обнявшись, пья-
ные французы и наши студенты и поют «Марселье-
зу», а городовые, выпучив глаза, стоят в столбняке –
песня-то революционная, а хватать нельзя.
...Транспорт для перевозки людей и грузов был са-
мый разнообразный. Сухопутный транспорт был в ос-
новном конный: легковой для пассажиров и ломо-
вой для грузов. Постепенно вводился общественный
транспорт: конки, дилижансы, паровики. Но много на-
рода, особенно бедного трудового люда, ходило пеш-
ком, даже на далекие расстояния. На-
чинал работать общественный
транспорт к 9-10 часам. И с большой нагрузкой.
Конки, точнее, конно-железные дороги были очень
распространенным видом перевозки людей. К нача-
лу XX века в столице насчитывалось около тридцати
линий конок, три проходили по центру – они шли по
Невскому, по Садовой и от Адмиралтейской площади
до Николаевского моста. Все они принадлежали горо-
ду, а остальные – Обществу конно-железных дорог. До
окраин, однако, и те не доходили.
Вагоны были двух типов: одноэтажные и двухэтаж-
ные. Одноэтажный вагон везла одна лошадь и, надо
сказать, на подъемах мостов – с большим напряжени-
ем, а двухэтажный вагон с высоким империалом вез-
ли две лошади. Спереди и сзади вагонов были откры-
тые площадки, а в двухэтажных вагонах с этих пло-
щадок наверх, на империал, вели винтовые метал-
лические лестницы. Империал был открытый, проезд
там стоил дешевле – две копейки за станцию вместо
трех и даже пяти копеек внизу. Внутри нижнего ваго-
на стояли вдоль боков скамейки, а на империале бы-
ла посередине одна двухсторонняя скамейка, пасса-
жиры сидели спинами друг к другу. Обслуживалась
конка двумя лицами: вагоновожатым и кондуктором,
обязательно мужчинами. Вагоновожатый правил ло-
шадьми, кондуктор продавал билеты, давал сигналы
остановок и отправления.
Нелегко было быть вагоновожатым: лошади впря-
гались в мягкие ременные постромки, прикрепленные
к тяжелому вальку. Никаких оглобель и дышел не бы-
ло. При малейшем уклоне при съездах с мостов или
спусках в отдельных местах улиц вагон мог накатить-
ся на лошадей и искалечить их. Надо было уметь во-
время затормозить и вообще все время чувствовать,
как ведет себя вагон.
В правой руке у вожатого были вожжи, а левая все
время лежала на ручном тормозе. Медный колокол
был насажен на вертикальную ручку, по ней ходил
ползунок с приливчиками, при резком движении пол-
зунка вверх последний ударял о внутреннюю стенку
колокола. Левая рука выполняла две функции: тормо-
зила, вращая рукоятку тормоза, и поднимала трубку,
ударявшую в колокол.
Звонить приходилось часто, так как народ перехо-
дил улицу в любом месте, нередко пьяные лезли пря-
мо под вагон.
На конечном пункте вожатый снимал валек с крюч-
ка и вел лошадей к другому концу вагона, прицеплял
там валек, устанавливал колокол с тормозом и был го-
тов к обратному рейсу. На крутых подъемах к мостам,
например к плашкоутному мосту у Зимнего дворца,
прицеплялись дополнительно две лошади со своим
кучером. Вожатые свистели и орали на лошадей, сте-
гая их кнутами. Публика, стоящая на площадке ваго-
на, тоже принимала участие в этом понукании. При
спуске с моста в торможении участвовал и кондуктор
на задней площадке. После спуска вагон останавли-
вали, отцепляли дополнительных лошадей, которые
оставались ждать встречную конку.
Работа кондуктора была также трудна; ему прихо-
дилась без счету подниматься на империал, чтобы
продать там билеты тем, кто их не взял при проходе
мимо него по нижней площадке.
Вечером внутри вагона зажигался керосиновый фо-
нарь, тускло освещавший внутренность вагона. На
крыше передней площадки зажигался фонарь по-
больше, но толку от него было мало – свет едва осве-
щал крупы лошадей. Рельсовый путь для конок был
весьма несовершенен, рельсы были без желобков
для реборд колес. Междупутье было замощено бу-
лыжником вровень с головкой рельса, и реборды ко-
лес часто катились прямо по булыжникам, весь вагон
содрогался и дребезжал всеми своими расхлябанны-
ми частями. Разговаривать внутри вагона было совер-
шенно невозможно от этого ужасного грохотания.
На конках ездил преимущественно народ скром-
ный: мелкие чиновники, служащие, рабочие, прислу-
га. Солдатам позволялось ездить только на открытых
площадках.

Оффлайн Иной

  • люблю пообщаться
  • ***
  • Сообщений: 138
    • Просмотр профиля
Re: ! Лошади в городе до революции
« Ответ #1 : Сентябрь 15, 2016, 22:20:28 22:20 »
Надо вспомнить особый вид конного пассажирского
транспорта – дилижансы, которые метко назывались
петербургскими обывателями «сорок мучеников». На-
звание это было дано не зря. Дилижанс представлял
пароконную большую повозку на колесах, окованных
железом, на грубых рессорах. Вагон открытый, толь-
ко крыша. От ветра и дождя спускались брезентовые
шторы. Скамейки поперек вагона, ступеньки вдоль
всего вагона. Так как большинство мостовых были бу-
лыжными, то эта колымага тряслась и громыхала, и
можно себе представить, что чувствовали пассажиры.
Разговаривать было невозможно, ничего не слышно,
и легко прикусить язык. Запряжка в дышле, сбруя со-
лидная ременная. Кондуктор перебирался по внеш-
ним продольным ступенькам, чтобы собрать плату с
пассажиров, сидевших на разных скамейках. Плата
была пятачок. Ходили они от Адмиралтейства по Воз-
несенскому и Гороховой к вокзалам. Зимой повозка
заменялась на большие открытые сани. Эти дилижан-
сы дожили до 1910 года и были заменены двухэтаж-
ными автобусами на литых резиновых шинах.
Легковых извозчиков – основной индивидуальный
транспорт для зажиточных людей – в Петербурге бы-
ло очень много, до 15 тысяч. Всем извозчикам для по-
лучения номера на право езды надо было пройти осо-
бый осмотр, за чем наблюдала городская управа.
Извозчики должны были иметь столичный вид: ло-
шадь «годная», одежда – по форме: синий кафтан,
низенький цилиндр с пряжкой спереди. Сбруя должна
быть ременная, экипаж-пролетка приличный, с подъ-
емным верхом от дождя, с кожаным фартуком для ног
седоков. Извозчик сидел на облучке-козлах и мок под
дождем. Некоторые из них во время дождя надевали
коротенькую клеенчатую накидочку.
В Семянниковском сквере на Песках (теперь рай-
он Советских улиц) был специальный навес с будоч-
кой. В определенные дни здесь обычно сидела комис-
сия из представителей городского управления поли-
ции для приема денег и выдачи номеров. Один за дру-
гим подъезжали извозчики, производился придирчи-
вый осмотр лошади, экипажа и самого извозчика. Ес-
ли все было в порядке, тотчас же принимались день-
ги и выдавался номер. Некоторых браковали, требо-
вали что-то исправить.
Стоянки извозчиков имелись у вокзалов, гостиниц,
на оживленных перекрестках; в прочих местах они
стояли по своему усмотрению. Определенной, обяза-
тельной таксы не было. Извозчик запрашивал сумму,
учитывая общий облик седока, один он или с дамой,
какая погода, какое время (день или ночь), торопит-
ся седок или нет, приезжий он или местный, много ли
у него вещей, знает ли город и, конечно, главное –
на какое расстояние везти. Седок, в свою очередь,
оценивал ситуацию: много ли на стоянке извозчиков,
удобна ли пролетка, хороша ли лошадь и т. д. Торго-
вались, спорили, седок отходил, опять возвращался,
наконец садился. При дамах обычно не торговались.
В последние годы перед первой империалистической
войной извозчикам вводили таксометры для измере-
ния расстояния. Таксометр укреплялся у извозчичье-
го сиденья, на нем красовался красный флажок. Од-
нако это нововведение не привилось.
Зимой извозчики ездили в санках, очень маленьких и
неудобных. Спинка была очень низенькая, задняя
лошадь, идущая следом, роняла пену прямо на голо-
ву седока; хотя и существовало правило – держать
дистанцию не менее двух сажен, но оно не соблю-
далось. Поздно вечером и ночью извозчики особенно
разбирались.
Извозчики жили обычно на извозчичьих дворах, где
была страшная теснота: стойла крошечные, над ними
сеновалы. Тут же рядом сложенные одна на другую
пролетки или сани, смотря по времени года.
Извозчики ездили обычно «от хозяина». У каждого
хозяина было по нескольку рабочих извозчиков, ко-
торых хозяин страшно эксплуатировал. Извозчик дол-
жен был сдавать хозяину ежедневно определенную
сумму, например три рубля, заработал он их или нет.
Это были обычно пожилые люди, нездоровые, кото-
рые не могли работать ни на фабрике, ни в дерев-
не. За поломку экипажа или порчу сбруи хозяин вы-
читал из его заработка. Отвечал извозчик и за здо-
ровье лошади. Он должен был проявлять растороп-
ность в умении использовать разъезд публики из теат-
ров, найти удачное место стоянки. Среди обывателей
извозчики часто именовались «желтоглазыми», види-
мо, из-за частой болезни глаз. Жили они в общежи-
тии, где санитарные условия были скверные – тесно,
одежду получали одну на двоих или троих, которая
являлась рассадником насекомых.
Были в столице лихачи – извозчики высшей катего-
рии. У лихача лошадь и экипаж были лучше, сам он
был виднее и богаче. Он был похож не на извозчика, а
скорее на собственный выезд. Лихачи выжидали вы-
годный случай прокатить офицера с дамой, отвезти
домой пьяного купчика, быстро умчать какого-нибудь
вора или авантюриста, драли они безбожно, но мча-
ли действительно лихо. Нанимали их люди, сорившие
деньгами, и те, которые хотели пустить пыль в глаза.
Стоянок их было немного – на Невском, на углу Тро-
ицкой, около Городской думы, на Исаакиевской пло-
щади.
Особой категорией извозчиков были тройки для ка-
тания веселящихся компаний. Зимой они стояли у
цирка Чинизелли. Кучер в русском кафтане, шапке
с павлиньими перьями; сбруя с серебряным набо-
ром, с бубенцами. Сани с высокой спинкой, расписан-
ные цветами и петушками в сказочном русском сти-
ле. Внутри все обито коврами, полость тоже ковровая,
лошади – удалые рысаки. В сани садилось 6-8 чело-
век на скамейки, лицом друг к другу. Мы застали уже
последние такие тройки. Но изредка можно было на
главных улицах видеть тройку, мчавшую веселую ком-
панию с песнями к цыганам в Новую Деревню или в
загородный ресторан. Такие катания и в наше время
уже казались чем-то отживающим.
...В 10-х годах появились автотакси частных владель-
цев. Машины были заграничные, разных фирм и фа-
сонов. На них были счетчики, но чаще их нанима-
ли из расчета примерно 5 рублей в час.
Шоферы этих такси
выглядели людьми особого типа, одеты по-загранич-
ному: каскетка, английское пальто, краги.
На некоторых улицах с ма-
лым движением и с хорошим покрытием, например
на набережной Фонтанки, иногда можно было наблю-
дать своеобразные гонки между рысаком и автомоби-
лем. Победителем часто оказывался орловский ры-
сак, правда на коротких дистанциях. При этом часть
публики выражала явное удовольствие, сопровождая
обгон криками восторга и нелестными выражениями
в адрес автомобиля.
...На масленице появлялся еще один вид пассажир-
ского транспорта – вейки. В город на это время приез-
жали крестьяне на своих лошадях, в легких саночках.
Это были большей частью представители финскихплемен:
корелы, ингерманландцы, ижоры, которые в
просторечии назывались чухнами. Лошадей они укра-
шали красочной сбруей, бубенцами и ленточками. Ду-
гу и оглобли также украшали. Большая часть насе-
ления столицы, особенно простолюдины, каталась на
вейках с детишками, преимущественно днем, а вече-
ром катались мужья с женами и рабочая молодежь.
На улицах раздавались звуки гармошки, пение, и по-
лиция не запрещала – была масленица. Иногда днем
на вейках ездили и деловые люди; лошадки бойкие,
санки удобные, брали недорого, даже дешевле извоз-
чиков, знали город плохо и за любой конец запраши-
вали 30 копеек.
...Много было в столице и собственных выездов.
Их имели аристократы, крупные чиновники, банкиры,
фабриканты, купцы. Начиная с 1907 года некоторые
даже имели автомобили. Экипажи у собственников
были самые разнообразные: кареты, коляски одно-
конные и пароконные, фаэтоны в английской запряж-
ке с грумом в цилиндре (вместо кучера), с высоким
стоящим хлыстом, «эгоистки» на высоких колесах,
мальпосты на двух высоких колесах, шарабаны на од-
ного или двух седоков без кучера; большое разнооб-
разие было и в санях – одноконные, пароконные с за-
пряжкой с дугой и в дышле. На лошадях сетки, что-
бы на седоков не летели комья снега с лошадиных ко-
пыт. Мы застали еще кареты и пароконные сани с за-
пятками: с площадкой сзади, на которой стоял лакей.
Обыкновенно же лакей сидел рядом с кучером на коз-
лах. Некоторые кареты и ландо имели на дверцах зо-
лотые гербы или короны, свидетельствующие о том,
что выезд принадлежит «сиятельному» лицу.
Собственники гордились своими выездами – это
был показатель их богатства, значит, и положения в
свете. Купцы, фабриканты и прочие буржуи ездили
без лакеев. В наше время езда с лакеями уже отдава-
ла чем-то архаичным.
...Особой пышностью отличались дворцовые и по-
сольские выезды. Самым парадным дворцовым вы-
ездом было ландо «адамон» с запряжкой шестеркой
белых лошадей цугом по две. Кучера не было, а на
каждой левой лошади сидел форейтор, одетый под
жокея. Так выезжала обыкновенно царица с детьми. В
дворцовом Конюшенном ведомстве было много все-
возможных экипажей, особенно карет, в которых ез-
дили и зимой. Экипажи эти ничем особенно не отли-
чались, разве только добротностью, а иногда и ста-
ромодностью. Дворцовыми выездами пользовались
кроме царской фамилии приближенные им лица, ми-
нистры и высшие чиновники дворцового ведомства.
В Конюшенном же ведомстве состояли выезды
для обслуживания императорских театров – большие
неуклюжие кареты старого образца. Эти кареты пода-
вались «солистам его величества» и другим крупным
артистам. Подавались они и для учениц театрального
училища для вывоза на спектакли с их участием или
как зрителей. Учеников театрального училища везли
на открытых длинных линейках, на которых они сиде-
ли с обеих сторон, спинами друг к другу.
Посольские выезды пароконные, в дышле, на двер-
цах карет или ландо герб своего государства; козлы
накрыты особой накидкой, расшитой золотым позу-
ментом. На козлах сидели кучер и лакей в ливреях с
позументами и в треугольных шляпах, надетых наис-
кось.
...Грузовой транспорт в пределах города был почти
исключительно конным, гужевым. Это были ломовые
извозчики – ломовики, обычно сильные, здоровые
люди, малоразвитые, в большинстве неграмотные.
Они же были и грузчиками. Желая отметить грубость,
невежество, в народе говорили: «Ведешь себя, руга-
ешься, как ломовой извозчик». Ломовые обозы содер-
жались хозяевами, имевшими по нескольку десятков
подвод. Некоторые заводы, фабрики и другие пред-
приятия, а также городское хозяйство имели свои ло-
мовые обозы. Как общее правило, упряжка была рус-
ская – в дуге, хомут и шлея с медным набором. Телега
на рессорах – качка, тяжелая, большого размера, на
железном ходу, задние колеса большие, расстановка
колес широкая, как раз по ширине трамвайных путей.
Часто ломовики выезжали на трамвайный путь, коле-
са катились по рельсам – легко лошадям и извозчика
не трясло. Такая езда запрещалась, но ломовики на-
рушали запрет. Чтобы удобно было грузить «с плеча»,
площадка была установлена высоко. Иногда площад-
ка была с ящиком, в зависимости от того, что надо
было перевозить. Лошади были крупные, тяжелово-
зы-битюги «першероны», на подводу накладывалось
до 100 пудов и более. Проезд ломовиков по улицам
с торцовой мостовой был запрещен или разрешался
только в определенные часы, и грузовые обозы двига-
лись преимущественно по улицам с булыжной мосто-вой.
Их сопровождал грохот и крики ломовиков. Осо-
бенно картинным был обоз городских боен: лошади
здоровенные, сбруя вся в медных бляхах, качки, а зи-
мою сани, выкрашенные свинцовым суриком. Ломо-
вики – отменные силачи – свободно переносили на
спине только что освежеванную тушу черкасского бы-
ка. Для того чтобы не перепачкаться в крови, они на-
девали себе на голову и спину рогожный куль.
Образцовые обозы содержались пивоваренными
заводами Калинкина, Дурдина, «Бавария», «Вена»:
лошади сытые, разъевшиеся на пивной барде, с же-
лобками вдоль всей спины. Упряжка была без дуги,
на постромках. Весь этот гужевой обоз зимой стано-
вился на тяжелые сани. На улицах весь снег не уби-
рали, а всегда заботились, чтобы был санный путь.
В условиях ровной местности Петербурга зимой и ле-
том можно было перевозить большие тяжести одной
лошадью. Но во время распутицы и гололеда мучени-
ем для лошади и возчиков становились крутые въез-
ды на мосты.
...Особо тяжелые и громоздкие грузы перевозились
на медведках. Это были массивные низкие повоз-
ки-площадки на невысоких сплошных колесах без
спиц. В медведку впрягались минимум три особо
сильные лошади. Для перевозки некоторых грузов
требовалась запряжка в 15, а то и в 20 лошадей. То-
гда прицеплялись дополнительные вальки с постром-
ками, получалась запряжка цугом по три-четыре ло-
шади в ряд. В таких случаях действовали несколько
ломовых извозчиков.
...Вывоз из города всякого рода навоза и нечистот
производился главным образом пригородными ого-
родниками, которые были заинтересованы в удобре-
нии. Городская же управа имела специальный ассе-
низационный обоз – громадные деревянные бочки,
поставленные на пароконные телеги летом и на сани
зимой. Спереди большое сиденье для кучера, на ко-
торое усаживались 1-2 рабочих. Сзади был насос си-
стемы «летестю».
...Сергей Алексеевич Тарасов служил ко-
гда-то в лейб-гвардии Гродненском гусарском полку,
самом блестящем из Варшавской гвардии. Сорвав-
шись с коня во время бешеной скачки, он повредил
себе спину и вынужден был оставить военную службу.
Он не мог сгибаться и держал свой корпус сильно от-
кинутым назад, с высоко поднятой головой. Ходил Сергей
Алексеевич в штатском, но его гордая осанка и гусарские
усывыдавали прежнего кавалериста.
Имел свой выезд: три лошади,
черные орловские рысаки, кареты, коляски и другие
экипажи, разные сани.
Колоритной фигурой был кучер старшего брата Ва-
силий: высокий, худощавый, с бородой, с лицом ас-
кета и жестким взглядом. Жил он в небольшой квар-
тирке на заднем дворе, около каретника – с женой,
здоровой, цветущей дочкой и запуганным сынишкой.
В семье он был деспот.
Рядом с квартирой Василия находилась конюшня,
в денниках которой стояли рысаки и ломовая лошадь,
обслуживавшая дом и бани. Денники были большие,
содержались в чистоте, сам Василий мог завидовать
житью лошадей.
Запряжка выезда – это целое представление. Го-
рячий рысак выводился из денника самим Василием,
конь весь дрожал, но, чувствуя власть опытных рук,
давал себя завести в оглобли. Тотчас же рысак рас-
чаливался крепкими поводами к кольцам у ворот ка-
ретника. Запрягал сам Василий, ему помогали дочь и
кучер ломовой лошади. Перед выездом копыта сма-
зывались лаком. Сбруя была отличная, но без вся-
ких украшений. Рысак запряжен, от нетерпения он пе-
ребирал ногами, стуча копытами по деревянному по-
лу. Начиналась церемония одевания кучера: снача-
ла длинная ватная жилетка почти до колен (то же,
что толстинка у артистов). Сверху кафтан синего сук-
на, зимой на меху. Потом помощники обматывали его
шерстяным красным кушаком. Наконец Василий на-
девал низкий цилиндр с пряжкой спереди или мехо-
вую шапку, смотря по времени года. И вот на гла-
зах происходила метаморфоза: худощавый, костля-
вый Василий превращался в дородного кучера бога-
того хозяина. Наступал самый ответственный момент:
кучер взбирался на козлы, осенял себя крестным зна-
мением, брал вожжи. Нетерпение лошади достигало
высшего предела. Василий кивал головой, дочь с дру-
гим кучером «отдавали» карабины. Лошадь момен-
тально вставала на дыбы, вынося экипаж во двор, но
Василий сразу гасил ее порыв, и она, покоряясь воле
кучера, нервно перебирая ногами, выезжала со двора
на набережную Фонтанки к подъезду хозяина.
Соблюдался особый фасон: кучер должен сидеть
истуканом и не поворачиваться назад и не смотреть,
сел ли хозяин, а чувствовать по колебанию коляски,
что седок на месте и можно трогать.
Даже с опытным Василием бывали случаи такого
рода: Тарасов брался только рукой за экипаж, чтобы
сесть, а Василий «срывался» и пустой подъезжал к
кредитному обществу, а там швейцар его спрашивал:
«А где же хозяин?» Хозяин же подъезжал следом на
извозчике.
У таких кучеров была своеобразная гордость за
богатый выезд, за своего хозяина, они с презрени-
ем относились к простым извозчикам – «желтоглазым
Ванькам» и к скромным прохожим. У них выработался
своеобразный окрик на извозчиков и прохожих: «Э…
гэп!» – с каким-то самолюбованием в голосе. Лоша-
ди у Тарасовых были бешеные, застоявшиеся, хозя-
ин ездил мало, летом уезжал месяца на три за гра-
ницу. Василию приходилось ежедневно «проезжать»
лошадей. Работа была очень тяжелая; на вытянутых,
напряженных руках, чуть ослабли вожжи – рысак раз-
несет. Надо было быть очень внимательным, улицы
были тесны от экипажей; при обгоне умело лавиро-
вать, а обогнать обязательно, собственнику не «пола-
галось» плестись сзади извозчиков, да и неплохо обо-
гнать другого собственника – все это возвышало ку-
чера.
...Во дворе дома была кузница Мозалева.
Владелец ее – широкоплечий, сильный, хромой ста-
рик, в кожаном фартуке, величайший знаток и мастер
по изготовлению подков и ковке лошадей.
В его кузницу приводили дорогих лошадей, подчас
такую лошадь-рысака вели под уздцы два конюха, ко-
торые прямо висели на поводах, когда она вставала
на дыбы. На дворе возле кузницы был устроен специ-
альный станок для завода туда горячих лошадей на
время ковки, но у ковалей была своя профессиональ-
ная гордость – даже самых бешеных рысаков подко-
вывать без завода в станок, а у кузнецов – сделать
подкову за два нагрева. Надо отличать кузнеца, кото-
рый гнул подкову по размеру копыта, от коваля, кото-
рый только подковывал лошадь. Сам Мозалев совме-
щал обе эти специальности и однажды стал жертвой
профессиональной гордости коваля: подковывал без
станка злого жеребца, который разбил ему коленную
чашечку.
Любо было смотреть на этих мастеров своего де-
ла, когда почти моментально из куска стали выковы-
валась подкова, причем каждый удар ручника и моло-
та был точно рассчитан и не было ни одного лишне-
го движения. С таким же мастерством производилась
сама ковка лошадей, особенно горячих и без станка.
Ловким, быстрым движением коваль схватывал ногу
лошади и зажимал ее между своих колен. Быстро от-
гибал гвозди и молотком сшибал подкову, особым но-
жом расчищал стрелку и обрезал копыто. После обра-
ботки копыта коваль примеривал еще горячую подко-
ву, рог копыта горел и шипел, издавая удушливый за-
пах. Если подкова подходила, ее охлаждали в обрезес
водой, а ту, которая немного не сходилась с копы-
том, сразу же кузнецы подправляли двумя-тремя уда-
рами молота. Затем коваль пригнанную подкову при-
шивал к копыту специальными гвоздями, быстро их
загибал, откусывал клещами лишние концы, еще два-
три движения рашпилем – и нога лошади готова.
Работа в кузнице Мозалева была очень тяжелая:
рабочий день с раннего утра до позднего вечера, по-
мещение плохое, темное, сквозняки, зимой холод, ле-
том жара. Особенно жалко было смотреть на мальчи-
ков-учеников: грязные, закоптелые, потные, они раз-
дували мехи, засыпали уголь в горны, рубили бруски
стали на куски нужного размера, словом, не имели ни
минуты отдыха.
Жил Мозалев с учениками-мальчиками в малень-
кой квартире при кузнице. У ворот в 1-й Роте висела
вывеска Мозалева: на зеленом поле черный конек, а
рядом с ним черная подковка величиной почти что с
коня.

Оффлайн Иной

  • люблю пообщаться
  • ***
  • Сообщений: 138
    • Просмотр профиля
Re: ! Лошади в городе до революции
« Ответ #2 : Сентябрь 15, 2016, 22:21:31 22:21 »
На обширной площади за Крестовоздвиженской
церковью, что на Лиговке у Обводного канала близ
Каменного моста, торговали лошадьми и другими до-
машними животными, а также сеном, для чего там
стояли вазовые весы. Этот рынок имел свои харак-
терные особенности и давал много интересных кар-
тин для наблюдения. Продажа лошадей была самой
интересной.
Съезжалось много разных барышников, вездесу-
щих цыган, всякого жулья, в том числе «поднатчиков»,
необыкновенных «знатоков лошадей» и прочих лич-
ностей, заботой которых было надуть и ободрать по-
купателя. «Поднатчики» со стороны продавца всяче-
ски расхваливали лошадь, указывая на несуществу-
ющие замечательные ее качества. Те же «поднатчи-ки»
при покупке лошади барышником, наоборот, вся-
чески охаивали коня, старались незаметно ударить
его по ноге, чтобы конь захромал, обливали шерсть
вареным маслом, чтобы потом говорить: «У лошади
парша» – и что-нибудь в этом роде.
Когда же продавалась хорошая лошадь и никакого
обмана не требовалось, хозяин знал цену своей ло-
шади, «поднатчикам» делать было нечего – все окру-
жающие вели себя иначе, были серьезны, не руга-
лись и явно любовались красивым животным. Дей-
ствительно, нет ничего красивее хорошей, ничем не
испорченной лошади!
На этой же площадке продавались коровы, свиньи,
живая птица. Барышников там было мало, они совсем
не интересовались такой торговлей, на ней ничего не
заработаешь!
Торговля сеном возами производилась тут же. При-
городные крестьяне привозили много сена, так как
спрос на него был большой, поскольку механическо-
го транспорта почти не было. Каждый воз с сеном
уже на подходе к площади осаждался так называемы-
ми «цапками». Что же это за «цапки»? Это молодые,
разбитные, разухабистые женщины, которые подбе-
гали к возу с противоположной стороны от той, с ко-
торой шел владелец воза, обычно пригородный кре-
стьянин, и вырывали, «цапали», клочья сена, наби-
вая ими свои мешки. За день «цапки» набивали сеном
несколько мешков. Это сено они продавали «по де-
шевке» одиночкам-извозчикам. Если крестьянин за-
мечал воровство, то стегал «цапку» хлыстом или вож-
жами, не говоря уже о ругательстве. Как-то пришлось
наблюдать такую дикую сцену: возом правил подро-
сток, а отец шел сзади воза с кнутом. Молодая хищни-
ца-"цапка" подбежала к возу, вырвала клок сена и тот-
час получила страшный удар ременным кнутом по ли-
цу. Реакция была неожиданная: девка, вытирая кровь
рукавом, разразилась отборной, площадной руганью,
а подлетевшие другие «цапки» набросились на мужи-
ка и принялись его избивать. Воспользовавшись этой
суматохой, «цапки» растащили воз наполовину, при-
чем больше всех попользовалась сама побитая.
Конная площадь начинала работать рано утром, и
часам к двум-трем вся торговля заканчивалась. Ба-
рышники, продав с выгодой одних лошадей и скупив,
тоже с выгодой, других, уезжали с площади.
Картина была такая: в сани или повозку запрягалось
несколько лошадей, иных привязывали за повод к ог-
лобле или к гужу. Сзади повозки, на поводках, следо-
вало тоже несколько лошадей. «Удачливый» покупа-
тель либо пешком вел лошадь за повод, либо ехал
верхом на мешке с сеном.
После такой «негоции», конечно, в трактир не шли,
потому что мешали лошади, но, когда приходили до-
мой, покупку «вспрыскивали». Заводя лошадь в стой-
ло, внимательно наблюдали, как лошадь войдет в ко-
нюшню. Если вошла спокойно и охотно – хороший
признак; если заупрямилась, все говорили: «Ну, по-
купка не ко двору, толку для хозяина не будет».
После работы извозчики, ломовые собирались зачастую у казенок.
Продажа водки была царской монополией. Специ-
альные казенные винные лавки – «казенки» – поме-
щались на тихих улицах, вдали от церквей и учебных
заведений. Над дверью неболь-
шая вывеска зеленого цвета с государственным гер-бом:
двуглавым орлом и надписью «Казенная винная
лавка». Внутри лавки – перегородка почти до потол-
ка, по грудь деревянная, а выше проволочная сетка
и два окошечка. Два сорта водки – с белой и крас-
ной головкой. Бутылка водки высшего сорта с «белой
головкой», очищенная, стоила 60 копеек, с «красной
головкой» – 40. Продавались бутылки емкостью чет-
верть ведра – «четверти», в плетеной щепной корзи-
не. Полбутылки называлась «сороковка», т. е. сороко-
вая часть ведра, сотая часть ведра – «сотка», двухсо-
тая – «мерзавчик». С посудой он стоил шесть копеек:
4 копейки водка и 2 копейки посуда.
В лавках «сидельцами» назначались вдовы мелких
чиновников, офицеров. «Сиделец» принимал деньги
и продавал почтовые и гербовые марки, гербовую бу-
магу, игральные карты. Вино подавал в другом око-
шечке здоровенный «дядька», который мог утихоми-
рить любого буяна. В лавке было тихо, зато рядом на
улице царило оживление: стояли подводы, около них
извозчики, любители выпить. Купив посудинку с крас-
ной головкой – подешевле, они тут же сбивали сургуч
с головки, легонько ударяя ею о стену. Вся штукатурка
около дверей была в красных кружках. Затем ударом
о ладонь вышибалась пробка, выпивали из горлыш-
ка, закусывали или принесенным с собой, или поку-
пали здесь же у стоящих баб горячую картошку, огурец.
В крепкие морозы оживление у «казенок» было
значительно большее. Колоритными фигурами были
бабы в толстых юбках, сидящие на чугунах с горячей
картошкой, заменяя собою термос и одновременно
греясь в трескучий мороз. Полицейские разгоняли эту
компанию от винных лавок, но особенного рвения не
проявляли, так как получали угощение от завсегдата-
ев «казенки».
Особо выделялись извозчичьи чайные и тракти-
ры. При них был большой двор с яслями для лоша-
дей. При въезде в город были постоялые дворы для
приезжих крестьян, которые могли остановиться на
несколько дней, поставить лошадь, получить для нее
фураж и самому питаться недорого. Здесь было гряз-
но, неопрятно, стоял специфический запах. Топили
здесь здорово, люди спали не раздеваясь, можно бы-
ло и за столом закусывать не снимая верхнего платья.
Любопытны были названия некоторых трактиров
и чайных. На грязных трактирчиках можно было ви-
деть «Париж», «Лондон», «Сан-Франциско» или же с
выдумкой хозяина – «Муравей», «Цветочек». У одно-
го трактира было название маленького городка Яро-
славской губернии – «Любин», откуда приезжало мно-
го расторопных ярославцев, которые начинали с по-
ловых, постепенно богатея, открывали свои заведе-
ния. Кормили в трактирах щами, горохом, кашей, под-
жаренным вареным мясом с луком, дешевой рыбой –
салакой, треской.
 Высокие сапоги счита-
лись предметом заботы не только потому, что отвеча-
ли эстетическим принципам рабочего человека, но и
ввиду того, что в них крайне удобно было на работе:
не пачкались брюки при работе в грязи, ступни ног бы-
ли защищены от неизбежных ударов при тяжелой ра-
боте, ведь ноги обертывались под сапог толстой пор-
тянкой. Когда рабочий уже пообжился, он приобретал
еще другие, выходные сапоги из хрома с лакирован-
ными голенищами. Считалось особенным шиком, чтобы выход-
ные сапоги были «со скрипом». Отвечая этим поже-
ланиям, сапожники прибегали к такому ухищрению:
между стелькой и подметкой закладывали сухую бе-
ресту, и сапоги начинали скрипеть.

Хотя наш город был столицей, пожарные, как и в
провинции, являлись гордостью городской управы и
населения. У пожарных команд были отличные ло-
шади определенной масти для каждой части. Пожар-
ный обоз представлял собой красивую картину: эки-
пажи ярко-красного цвета, сбруя с начищенными мед-
ными приборами, пожарные в сияющих касках. Все
это поражало обывателя, тянуло его за обозом на ме-
сто пожара, посмотреть, как будут побеждать огонь
эти скромные герои.
Спустя две-три минуты после получения сигнала
о пожаре команда уже выезжала. Все было приспо-
соблено к скорейшему выезду: хомуты висели на це-
пях у дышел, приученные кони сами вдевали головы
в хомуты, достаточно было небольшого усилия лоша-
ди, и хомут сам снимался с пружинного крючка. Мгно-
венно закладывались постромки, и обоз был готов к
выезду. Пожарные вскакивали в повозки, на строго
определенное место, на ходу надевая толстые серые
куртки и порты. Обоз мчался в таком порядке: впе-
реди ехал на верховой пожарный-"скачок", который
трубил, чтобы давали дорогу обозу. На место пожа-
ра он являлся первым, за несколько десятков секунд
до обоза, уточнял очаг пожара и давал сигнал, куда
заезжать остальным. За «скачком» неслась квадри-
га – четверка горячих могучих лошадей с развеваю-
щимися гривами, запряженная в линейку. Это была
длинная повозка с продольными скамьями, на кото-
рых спина к спине сидели пожарные. Над скамьями,
на особом стеллаже, лежали багры, лестницы, другие
приспособления. Впереди, на козлах, сидел кучер-по-
жарный, рядом с ним стоял трубач, который непре-
станно трубил, звонил в колокол. Рядом с ним бога-
тырского роста брандмейстер в зеленом офицерском
сюртуке. Зимой он надевал сюртук на меховой жи-
лет. На голове брандмейстера посеребренная каска.
Около козел возвышалось древко с развевающимся
пожарным знаменем красного цвета с золотой бахро-
мой, кистями и эмблемой части.
Бочки с водой в наше время пожарные команды
уже не возили, в городе почти везде были водопровод
и пожарные гидранты. На окраинах, где водопровода
не было, пожарные пользовались специальными во-
доемами, речками.
Вслед за линейкой неслась пароконная повозка с
пожарным инвентарем: катушками со шлангами, ло-
мами, штурмовыми лестницами. За ней, тоже на па-
роконной подводе, – паровая машина, которая кача-
ла воду. Ручных машин с коромыслами для качания
в центре города уже не было. Пожарная машина име-
ла блестящий вид: котел, цилиндры и трубы медные,
ярко начищенные. Пожарный стоял позади машины,
на приступочке, на ходу подкладывал топливо, под-
нимал пар, из трубы валил густой дым. Пожарная па-
ровая помпа подавала воду под большим давлением
сразу в несколько шлангов. За машиной неслась вы-
сотная лестница на колесах выше человеческого ро-
ста. Складных металлических лестниц еще не было,
а этих деревянных хватало до 4-5-го этажа. В конце
обоза ехал медицинский фургон с фельдшером.
Зимой обоз переходил на окованные сани. В пожар-
ном сарае были особые устройства на роликах для
легкого вывоза и обратной постановки их на место.
За обозом бежали толпы любопытных зевак и маль-
чишек. Некоторые даже нанимали извозчиков, стара-
ясь не отстать от пожарного обоза.
С пожара обоз ехал тихо, его окружала толпа. Ве-
лись разговоры, кто как отличился, кто пострадал.

 Все полицей-
ские чины были взяточники. За взятку можно было за-
мазать всякое правонарушение и даже преступление.
Поэтому полиция не пользовалась в народе уважени-
ем, ее не почитали и попросту презирали. Простой
люд видел в них грубых насильников. Они могли ни
за что посадить в «кутузку», заехать в зубы, наложить
штраф, чинить препятствия в самом правом деле. Ин-
теллигентные люди презирали полицию за преследо-
вание передовых людей, с брезгливостью относились
к полицейским, как нечистоплотным людям.
Большинство полицейского начальства состояло
из офицеров, изгнанных из полков за неблаговидные
поступки: нарушение правил чести, разврат, пьян-
ство, нечистую карточную игру.
По праздникам взятки носили почти узаконенный
характер. Считалось обязательным, чтобы домовла-
дельцы, торговцы, предприниматели посылали всем
начальствующим в полицейском участке к Новому го-
ду и прочим большим праздникам поздравления со
«вложением». Околоточным, квартальным и городо-
вым «поздравления» вручались прямо в руки, так как
поздравлять они являлись сами. Давать было необхо-
димо, иначе могли замучить домовладельцев штра-
фами.  Драли, как
говорилось, «с живого и мертвого», и на «Антона и на
Онуфрия», как сказано у Гоголя. Платили владельцы
предприятий, больших и малых, платили деньгами,
натурой. «Ваньки», ломовые и извозчики тоже должны
были платить из своих скудных заработков, «бросать»
двугривенный или полтинник. Делалось это так: ло-
мовик или извозчик допустил какое-нибудь малейшее
нарушение правил движения, например, при следо-
вании «гусем» вместо интервала в три сажени сбли-
зился до двух или обогнал, где не положено, а то и
ничего не нарушил, но городовой посмотрел возчику
вслед и записал номер, значит, будет штраф, а чтобы
его не было, лучше заранее заплатить. И возчик бро-
сал под ноги городовому двадцать, а то и более копе-
ек. Одновременно он кричал: «Берегись!» Городовой
понимал условный клич, смотрел под ноги, а увидев
монету, незаметно становился на нее сапогом.
Существовала в Петербурге коннополицейская
стража, которая помещалась отдельно. В столице бы-
ло три роты такой стражи. Они носили форму городо-
вых, но одеты были тщательнее. У них были прекрас-
ные одномастные, хорошо обученные лошади. Кон-
ная полицейская стража выезжала по особым вызо-
вам: в места большого скопления народа, для преду-
преждения беспорядков на похоронах известных лиц,
на время проезда членов царствующей фамилии, в
случае прибытия представителей иностранных госу-
дарств. Им следовало отделить простой народ от при-
вилегированной его части, участвующей в процессии,
встрече. Тогда осуществлялось известное – «Осади
назад!» И обученные животные крупами осторожно
пятились на толпу, как будто стараясь не отдавить но-
гу сзади стоящего.
Для «наведения порядка» в столице и пригородах
квартировали казачьи сотни. Число их было увеличе-
но в период революционных событий 1905 года.

Поддавшись в 1904 общему легкомысленному на-
строению, мы не сомневались в успешном разгроме
маленькой, казавшейся беспомощной Японии: «Шап-
ками закидаем!» Все вдруг обернулось трагически: ги-
бель «Варяга» и «Корейца»;
подрыв броненосца «Петропав-
ловск» с адмиралом Макаровым;
неудачные выступления генерала Куропатки-
на: «Терпение, господа, терпение!» – и последующая
сдача Порт-Артура; разгром эскадры под коман-
дованием Рожественского, затем проигранное сраже-
ние под Мукденом в феврале 1905 года и, наконец,
поспешный, невыгодный для нас, Портсмутский мир.
Все это повергло в смятение, и возник вопрос: со-
ответствует ли блестящий вид армии задачам воен-
ной подготовки?
Начать с того, что форма, блестящая в строю, каза-
лась людям нелепой, как только военный смешивался
с толпой в обыденной ситуации. Вблизи она выгляде-
ла грубо, вызывающе. Как всегда, народ сразу заме-
чал смешное и нелепое. Часто слышались насмешки
над бедными солдатами. Вот идет кирасир, и тотчас
ему вдогонку: «Ты вроде медного самовара!», потому
что кираса не прилажена, в пояснице отстает. При ви-
де солдат кавалерийских полков, у которых кивер на
этишкете, кричали в толпе: «Эй, голова на веревке,
смотри не потеряй». На офицерах была форма, пре-
красно сшитая, носить они ее умели, и то вспоминает-
ся такая картина: хоронили какого-то генерала, гроб
провожали военные в полной парадной форме. Два
офицера лейб-гвардии драгунского полка вышли из
процессии закурить и пошли по панели в общей тол-
пе. Их нарядные кивера с высоким султаном и свиса-
ющими кистями настолько не вязались с котелками,
шляпами, картузами толпы, что они сразу почувство-
вали себя неловко, бросили папиросы и поспешили
вернуться в процессию. Там они были на месте, вся
процессия выглядела очень эффектно.
Нелепо было и то, что в гвардейских стрелковых
полках зимой и летом носили барашковую шапочку;
рубахи были малиновые с пояском из трехцветных
жгутов с кистями, поверх рубахи безрукавка, обшитая
золотым галуном. Но главное – сапоги. Офицер, ска-
жем, заказывал себе сапоги с голенищами, доходив-
шими до самого верха ноги. Когда он спускал голе-
нища, как полагалось, ниже колена, на сапоге соби-
ралась большая гармошка. Сапоги гармошкой счита-
лись особым шиком, а начища-
лись до умопомрачительного блеска.
Прием новобранцев.Их распределение по полкам происходило в Михай-
ловском манеже. Начинался отбор: высокие шатены с пра-
вильными носами – в Преображенский; блондины –
в Измайловский (народ называл их «хлебопеки»); ры-
жие – в Московский полк (им народ дал прозвище «жа-
реные раки»); высоких брюнетов со стройной фигурой
– в кирасирские полки; с усами – в гусарские или дру-
гие кавалерийские; с бородой – в «вензельные» роты
пехотных полков гвардии; высоких с широкой грудью
– в гвардейский флотский экипаж. И это без опроса,
без всякой беседы о склонностях.
Интересным зрелищем был развод новобранцев по
полкам. Например, по Невскому проспекту ехал на
прекрасных черных конях оркестр и взвод конногвар-
дейского полка, в медных касках с двуглавыми орла-
ми, в начищенных кирасах, полых колетах, при длин-
ных палашах. Оркестр играет бравурный кавалерий-
ский марш. А сзади идет разношерстная группа пар-
ней, многие в лаптях, с узелками, котомками, сундуч-
ками. Новобранцы как-то испуганно озираются по сто-
ронам, ошеломленные всем происходящим. Идут не
в ногу, спотыкаются.
Простой народ реагирует по-своему: некоторые подбегают к но-
вобранцам, суют им в руки папиросы, деньги. Жен-
щины даже причитают со слезами, жалея солдатиков.
А мужчины, особенно те, которые отбыли солдатчи-
ну, отпускают разные шутки: «Что ты, парень, рваные
лапти в Питер привез?», «Забрили тебе лоб, так по-
пробуй шилом патоки».
Затем начиналось для молодых солдат тяжелое
время учения. Ведь нужно было из деревенского пар-
ня, ходившего неуклюже, вразвалку, в 2-3 месяца сде-
лать «справного» гвардейца, который мог бы держать
«фрунт», «есть глазами начальство», отдавать честь,
«печатать» шаг и пр.  В кавалерии молодые солдаты
первое время не могли садиться и даже ели стоя –
результат учебной езды без седла. У некоторых сол-
дат руки были в рубцах от ударов хлыста, если ново-
бранец неправильно держал поводья.
Когда первоначальная выучка заканчивалась, мо-
лодые солдаты принимали присягу и только тогда
могли получить первое увольнение из казармы на 3-4
часа. Первые шаги на улице были для них очень труд-
ны, необходимо было проявлять величайшее внима-
ние, чтобы не опоздать отдать честь офицеру строго
по всей форме, иначе можно было угодить на гаупт-
вахту. А перед генералом встать за три шага во фронт,
на лице отразить «рвение», иначе кроме гауптвахты
можно было получить и более тяжелое наказание.
Особенно неловко чувствовали себя солдаты на ули-
цах в царские дни и в большие праздники, когда на-
девали парадную форму; кивер или каска давили го-
лову, высокий жесткий воротник подпирал и натирал
шею. Гуляющих офицеров в эти дни было больше и
приходилось проявлять особую бдительность.
В праздники солдат строем водили в церковь, там
они стояли шеренгами. У каждого гвардейского полка
была своя церковь. Там делалось все по команде: «на
колени», «встать». Ремни и сапоги скрипели. Если мо-
лились кавалеристы или артиллеристы, примешива-
лось бряцание сабель и шашек. К причастию солда-
ты подходили без оружия, которое складывалось в ка-
ком-нибудь углу храма. Все это моление строем и по
команде не производило впечатления действительно
моления, а скорее, отбытия наряда.
Нередко можно было видеть на улицах Петербур-
га мальчиков и юношей в военной форме различного
образца. Это были воспитанники кадетских и морско-
го корпусов и военных училищ 10-11 лет.
Красиво выглядели кадеты Николаевского корпуса:
синие брюки, двуцветный суконный пояс – красный с
черным, в шашку. Готовил этот корпус будущих кава-
леристов, после окончания его кадеты шли обычно в
кавалерийские училища.

Оффлайн Иной

  • люблю пообщаться
  • ***
  • Сообщений: 138
    • Просмотр профиля
Re: ! Лошади в городе до революции
« Ответ #3 : Сентябрь 15, 2016, 22:22:11 22:22 »
Пажеский корпус был привилегированным учеб-
ным заведением. Это было соединение кадетского
корпуса с военным училищем. Отсюда выходили офи-
церами в гвардейские полки. Форма у них была ори-
гинальная: черная двубортная шинель, белая порту-
пея и каска германского образца с золоченым шиша-
ком и орлом спереди. На белой портупее пажи носи-
ли либо гвардейский тесак, либо шашку, смотря по то-
му, в каком классе они были – в кавалерийском или
пехотном.
Также проходили по улицам юнкера военно-учеб-
ных заведений в полном составе, с оркестром и
знаменами. Особенно отличались своей выправкой
«павлены» – юнкера пехотного Павловского училища,
а своим форсом – юнкера Николаевского кавалерий-
ского училища. У них была очень красивая форма,
особенно парадная: большой кивер с султаном, жел-
тый этишкет, ловко сидящий мундир с галунами, бле-
стящие сапожки со шпорами «малинового» звона, бе-
лые перчатки и начищенная шашка. Деревянная ру-
коятка эфеса шашки, об этом надо сказать несколь-
ко слов, была обязательно некрашеного твердого де-
рева, без лака, что должно было свидетельствовать
о том, что юнкер так много «рубил», что в результате
лак и стерся. На хороших лошадях, тоже дисциплини-
рованных, – такие молодцы возбуждали к себе инте-
рес девиц и молодых дам… На балах они пользова-
лись их особой благосклонностью, да и трудно было
найти лучших кавалеров и танцоров.
Так, в общем привлекательно, выглядели юнкера
на улице. Но в их обиходе было много ненормаль-
ного и даже постыдного. Так, между ними процвета-
ло пренебрежение и даже какая-то непонятная нена-
висть к юнкерам другого рода оружия: пехотинцы тер-
петь не могли кавалеристов, а те артиллеристов за
то, что они не так ловко сидели в седле. Гардемари-
ны считали, что всякая другая военная служба ерун-
да по сравнению с морской. Юнкера Николаевского
кавалерийского училища с презрением относились к
юнкерам казачьей сотни, которые обучались в том же
училище, – посылали им завернутую в бумагу нагайку
с соответствующим письмом, намекая на то, что каза-
ки часто разгоняли нагайками демонстрации рабочих
и студентов. Это взаимное неуважение и пренебре-
жение передавалось потом им и тогда, когда они ста-
новились офицерами, а от них и солдатам. Так, гвар-
дейцы, обращаясь к армейцам, с презрением говори-
ли: «Эй, ты, крупа, посторонись», иронизируя над их
небольшим ростом. Кавалеристам пехотинцы говори-
ли: «Вам только хвосты кобылам подвязывать!»
Между юнкерами одного и того же училища процве-
тало «цуканье» – старший юнкер отдавал младшему
самое нелепое приказание, а младший должен был
беспрекословно его выполнить. Например, на четве-
реньках пройти по всем коридорам училища или спич-
кой измерить длину манежа и доложить.
Но те же юнкера-кавалеристы были способны и на
совсем иные дела. Как и вся Россия, готовясь отме-
тить в 1914 году столетие со дня рождения М. Ю. Лер-
монтова, воспитанники этого училища решили поста-
вить ему достойный памятник в сквере своего учили-
ща на Ново-Петергофском проспекте. Чтобы собрать
средства на сооружение памятника, юнкера училища
(эскадрона и казачьей сотни), с разрешения началь-
ства, три дня подряд устраивали в Михайловском ма-
неже конноспортивные праздники. Билеты продава-
лись от 50 копеек и выше, некоторые, зная, куда пой-
дут эти деньги, платили за билет 10-15 рублей.
На этих праздниках юнкера показывали свое ис-
кусство в вольтижировке, джигитовке и других упраж-
нениях на конях и гимнастических снарядах. Многие
номера выполнялись настолько красиво и легко, что
превосходили трюки цирковых артистов. Были пока-
заны лихая рубка, стрельба на полном скаку в цель,
всякие упражнения с пиками, живые пирамиды на
конях. Было показано «живое солнце», когда юнкер
вертелся на пике, которую держали два юнкера, ска-
чущие на лошадях. Были разные игры – «Белой и
Алой розы», в «лисичку», когда юнкера разделялись
на группы и якобы вели войну. Некоторые молодцы
превосходили сами себя и удивляли зрителей своей
ловкостью. Были показаны конные карусели, а под
конец – парадный выезд в исторических формах ка-
валерии. Народ ломился на эти праздники, публика
не только сидела, но и стояла в проходах.
Весной, когда гвардия уходила в лагеря в Крас-
ное Село, и осенью, когда возвращалась в Петербург,
можно было видеть прохождение войск целыми пол-
ками, бригадами. Войска шли с оркестром, с барабан-
щиками, со знаменем.
Красиво проезжала и кавалерия – впереди оркестр
на конях, также со знаменем-штандартом. Зрелище
было особенно красивое, если войска шли в парад-
ной форме.
Мальчишки бежали впереди, шагали рядом, движе-
ние на улицах приостанавливалось, прохожие стояли
на тротуарах и любовались.
В дни больших парадов на Марсовом поле кавале-
рийские полки, стоявшие в пригородах, стягивались в
столицу накануне. Например, уланский полк из Петер-
гофа останавливался на ночлег в Константиновском
артиллерийском училище. Мы наблюдали, как утром
весь полк выстраивался по Фонтанке в полной парад-
ной форме, кивера с султанами, на пиках флюгар-
ки, офицеры с лядунками на красивой перевязи. Зре-
лище это собирало много народу, вездесущие маль-
чишки лезли под ноги лошадей, солдаты перешучи-
вались с проходящими молодыми женщинами. Нако-
нец из ворот выезжал командир, раздавалась коман-
да, и все замирало. Потом полк по команде перестра-
ивался «по три» и отправлялся под музыку к Марсо-
ву полю, оставив после себя массу навоза, к неудо-
вольствию хозкоманды училища и дворников близле-
жащих домов.
Гвардейское офицерство, особенно аристокра-
тических полков (кавалергарды, конногвардейцы,
стрелки императорской фамилии), держало себя не
в своей среде отчужденно. В общественных (невоен-
ных) местах они появлялись редко. Если они гуля-
ли, то только на набережных Невы, по Морской. В
большинстве же случаев их можно было увидеть в
экипажах. Вращались они только в своей среде, но
иногда не гнушались и богатым, просвещенным ку-
печеством, заводчиками, фабрикантами. Иногда да-
же роднились с ними (с разрешения начальства), что-
бы путем брака подправить свои финансы и иметь
возможность продолжать службу в гвардии. Ведь что-
бы служить в гвардии, особенно в кавалерии, и под-
держивать «честь мундира», нужны были немалые
средства. Блестящая, дорогостоящая многообразная
форма: летняя и зимняя, парадная, полная парадная
форма, бальная форма, шинель обыкновенная, ши-
нель николаевская, лошадь кровная, обычно две или
три, – все это стоило громадных денег, не говоря уже
о том, что в обществе надо было держать соответ-
ствующий образ жизни. Расходы по Офицерскому со-
бранию (в гвардейских полках), балы, приемы, подно-
шения, парадные обеды требовали больших расхо-
дов. Часто офицер только расписывался в получении
жалованья, все оно уходило на вычеты. В некоторых
полках существовала традиция – при вступлении в
брак передать в собрание серебряный столовый при-
бор. Все офицеры из армейских полков должны были
перед свадьбой внести «реверс» – несколько тысяч
рублей в обеспечение будущей семейной жизни.
Несмотря на внешнюю воспитанность и лоск, фран-
цузскую речь в обществе, тот же офицер, придя в ка-
зармы или на корабль, мог разразиться такой нецен-
зурной руганью, которая приводила в восторг быва-
лых боцманов, фельдфебелей и вахмистров – этих
виртуозов в ругани – и изумляла солдат, наивно пола-
гавших, что так ругаться умеет только простой народ.
Каждый род оружия, строевая и походная жизнь,
бытовые особенности, традиции налагали особый от-
печаток на военных каждого рода войск. В среде боль-
шинства военных эти особенности и традиции счита-
лись важными, в невоенной же среде к ним относи-
лись несколько даже иронически, недаром сложилась
поговорка: «Щеголь в пехоте, пустой в кавалерии, пья-
ница во флоте, умный в артиллерии».

...Дом, который занимало Морское собра-
ние, ранее был дворцом какого-то великого князя.
В аванзале, посредине, сто-
яла бронзовая скульптура Жанны д'Арк на коне – по-
дарок от французской эскадры.

...С утра начинается дачная жизнь. Приносят молоко,
свежие булки, до самого вечера вам приносят и при-
возят все необходимое. Еще до обеда приезжает мяс-
ник, предлагает мясо, кур, зелень. Обычно мальчиш-
ка правит лошадью, а сам мясник рубит мясо, вешает,
получает деньги. Торговля идет со специальной теле-
ги с низким большим ящиком, обитым изнутри луже-
ной жестью. Поперек ящика лежит большая доска, на
ней мясник рубит мясо, здесь же стоят весы и ящик с
гирями. Ступицы колес обернуты бумагой, чтобы дач-
ники не вымазались колесной мазью.
За ним на телеге с большим ящиком на колесах ку-
пец торгует гастрономией – сыром, маслом, колбасой,
консервами. Фамилия его была Долгасов, но для ре-
кламы и рифмы он кричал: «Сыр, колбас – Иван Дол-
гас!»
А вот издали слышится голос: «Пивник приехал!»
Если вы закажете ему полдюжины пива, он норовит
всучить целый ящик.
После обеда приезжал мороженщик со своей дву-
колкой, на ней синий ящик. К нему выбегали с тарел-
кой, он навертывал специальной ложкой, да так лов-
ко, что внутри шарика была пустота. Продавал он мо-
роженое и «на марше», клал шарик на бумажку и вты-
кал в него деревянную ложечку, используемую в даль-
нейшем девочками в игре в куклы. Мороженое у него
было четырех сортов.
Помимо торговцев одолевали дачников цыгане, ко-
торые останавливались около деревень целыми та-
борами. Цыгане-мужчины промышляли лошадьми,
покупая, продавая и меняя коняг у крестьян, а цыган-
ки целыми днями шлялись по дачам, предлагая по-
гадать и выпрашивая старые вещи. Частенько случа-
лись и кражи. Считалось, что, если цыгане табором
стоят поблизости, надо «ухо держать востро».
Некоторые дачники, любители дешевой экзотики,
ходили в табор посмотреть, как живут цыгане, проси-
ли их спеть, станцевать. Те просили деньги вперед –
«позолоти ручку». Случалось, что пение и пляски бы-
ли отменные, и табор был всегда с деньгами.
Вещи на дачу перевозили на ломовых извозчиках,
которые рано утром грузили скарб, прислуга с домаш-
ними животными устраивалась сверху, а дачники с
ручным багажом ехали по железной дороге. Переезд
на подводах практиковался в радиусе до 40 верст,
с расчетом, чтобы подвода к вечеру могла добрать-
ся до дачи. Бывало, что дачники приедут, а подводы
нет, спать не на чем. Наконец приезжают поздно но-
чью, извозчик объясняет задержку тем, что раскова-
лась лошадь, а от самого разит водкой.
Летом 1913 года состоялось торжественное откры-
тие добровольческого депо в присутствии председателя
Всероссийского добровольного пожарного общества князя Львова.
Пожарные - добровольцы, крестьяне и дачники. Молодые
люди, дачники, вступали на лето в
пожарную дружину, обучались этому делу и прини-
мали, помнится, живейшее участие в тушении пожа-
ров. Перед этим торжественным открытием Лешка Копче-
ный по вечерам собирал пожарную дружину и мушт-
ровал ее к параду. Дружинники, дачники и крестьяне,
приходили на эти учения в полной форме и со сна-
ряжением. Для парада были выделены самые лучшие кре-
стьянские лошади. Готовились и к парадному проезду,
учились быстро запрягать, садиться и быстро проно-
ситься мимо того же Копченого, имитировавшего кня-
зя Львова. И так же орали: «Здравия желаем, ваше
сиятельство!» Возможно, это были самые счастливые
минуты в жизни Лешки – он сиял, как и его начищен-
ная бузиной медная каска.
...Сперва был молебен с водосвятием,
священник окропил «святой» водой не только дружин-
ников, но и помещение депо, все снаряжение и да-
же лошадей.
Новый Петергоф дачной местностью назвать было
нельзя. В этом русском «Версале» были собствен-
ные роскошные дачи, виллы великосветских людей,
придворных. Наемных дач почти не было. Чувствова-
лось, что здесь – резиденция царя: везде охрана, кон-
вой, который в кавказской форме беспрестанно гар-
цевал вдоль ограды, много полиции, три гвардейских
кавалерийских полка, драгунский конно-гренадерский
и уланский, а за железной дорогой квартировал пехот-
ный армейский полк. Конюшни занимали огромную территорию
и выглядели как большой квартал, состоящий из идущих
один за другим "замков" в различном архитектурном стиле,
готическом и т.п., с башенками, контрфорсами, эркерами,
фигурными окнами, лепниной... Запомнилась лепнина
в виде лошадиных голов.

...Около Бабигонского дворца на склоне горы была масса сире-
ни, на постаментах стояли два клодтовских коня, как
на Аничковом мосту, две другие скульптуры этого ав-
тора стояли в Стрельне на даче князя Львова.

На корот-
ком расстоянии от Старого Петергофа до Ораниенба-
ума – около 6 верст – было четыре платформы. Публика,
которой нужно было в эти посел-
ки, высаживалась в Старом Петергофе, поезд уходил
в Ораниенбаум, и сразу после его ухода подавалась
«кукушка» – маленький паровозик с большим двух-
этажным вагоном. Эта «кукушка» и развозила дачни-
ков, останавливаясь у каждой платформы. «Кукуш-
ка» была сезонным мероприятием, правление желез-
ной дороги считало ее нештатной единицей, билеты
продавали студенты, которые желали летом подрабо-
тать, живя на даче, они одновременно служили. На
паровозике – машинист и кочегар, тоже нештатные.
Допускались вольности: между полуостановками по-
машет кто-нибудь зонтиком или платочком, машинист
остановит. Машинист забавлял публику тем, что сде-
лал большой мочальный кнут. Получая отправление,
он высовывался из будки, хлестал кнутом по котлу па-
ровозика и кричал: «Но-о, поехали!» – и свистел «ку-
ку!».

.. От узловой
Лиговской станции шла другая ветка той же Балтий-
ской железной дороги. По ней тоже были пригороды
и дачные места. Первая остановка после Лигова бы-
ла Горелово. Дальше шла платформа Скачки. Это было не дач-
ное место – лагерь гвардейской кавалерии. Коновя-
зи, ржание лошадей, палатки, кавалерийские сигна-
лы, звон шпор. По глинистым берегам Лиговки – водо-
пои коней. Всевозможные кавалерийские учения сол-
дат, «фасон» кавалерийских офицеров, которые мог-
ли забыть надеть фуражку, но стек всегда был с ними.
 Солдаты, как полагается, жи-
ли в палатках, а офицеры – в хороших деревянных
благоустроенных домах, выкрашенных в цвет, присво-
енный полку.
 ...В Вероланцах – сто-
янка царских гончих собак. Малонаселенное место –
леса, вырубки, поля – давало возможность вывозить
туда летом псовую царскую охоту, натаскивать гончих
собак. В избах и амбарах проживали 8 конных егерей,
содержалось около 200 собак. Собачьи дворы были
отгорожены жердями, на которых целыми днями си-
дели мальчишки, дачники, и смотрели на собак. Егеря
иногда позволяли мальчишкам прокатиться на лошади.
Интересная картина была при выезде в поле. Впе-
реди седой старший егерь на лошади с большим мед-
ным рогом. За ним, образуя каре, остальные егеря, то-
же с рогами и арапниками. В центре каре гончие, неко-
торые на сворках по пяти. Когда все выстраивались,старший егерь снимал шапку, крестился и говорил: «С
богом!» Кавалькада отъезжала на натаскивание со-
бак. Если какой-нибудь неразумный гончак от нетер-
пения преждевременно выскочит, ближний егерь, пе-
регнувшись с седла, так его ожжет арапником, что тот
навсегда забудет, как нарушать порядок. Но с какой
радостью собаки бросались в гон, когда их спускали
и раскрывали каре!
...В Павловском парке было очень много велоси-
педистов. Они носились целыми стайками. Велосипе-
ды были самых различных марок и даже заказные.
Некоторые заказные велосипеды имели сплошь ни-
келированную раму, необыкновенно низко изогнутый
руль и высоко поднятое седло. Велосипедист на нем
принимал неимоверно изогнутую форму, чем приво-
дил в восхищение девиц. По парку гарцевали артил-
лерийские и казачьи офицеры – казачий полк и артил-
лерийская бригада стояли в Павловске.

Торговля по-фински. Пове-
дение финнов нередко вызывало недоумение. Ска-
жем, в лесу, далеко от жилья, на лесной дороге на суку
висит большой кувшин с молоком. Российский дачник
детально все осмотрит, пальцем даже попробует со-
держимое, а дома у хозяина-финна спрашивает, что
все это значит. Тот объясняет, что в версте от дороги
есть хутор, откуда и выставляется молоко для почта-
льона, который каждый день проезжает мимо на лошадях и остав-
ляет пустой кувшин вместо полного. Или же один из авторов на Сай-
менском канале наблюдал такое: вечером пароходик
шел среди леса. У маленькой пристани, где не было
ни одного человека, с парохода сгрузили несколько
тюков с товаром. Пароходик свистнул и пошел дальше. У матро-
са спросили: как же, мол, сбросили тюки, а сами уеха-
ли? Финн, посасывая трубку, объяснил, что в 12 ки-
лометрах от пристани есть большое селение. Утром
из селения приедут телеги и мануфактуру заберут. Если при-
дешь в лавку, за тобой никто не следит, а ты, взяв что
нужно, платишь деньги, тебя не проверяют.

...Много публики ездило
на ипподром на станцию Скачки. На скачках работал тотализатор, возбуждая азарт-
нейшую игру. Через подставных лиц играли и сами жо-
кеи. Картина скачек была эффектна: лошади несутся
на полном галопе, жокеи в цветных колетах, шапоч-
ках, ботфортах с желтыми отворотами, помогая лоша-
ди, буквально нависают над ее головой.

... Германия объявляет войну России. Правящие круги и церковь старались подменить
лозунги патриотов «За родину!» воззванием «За веру,
царя и отечество!». Это вызывало протест в народе,
многие не присоединялись к демонстрациям, которые
несли портреты царя и иконы. Слышались реплики:
«Как же царь будет воевать, когда жена его немка и
окружена немцами?!». Народные демонстрации наконец завершились
разгромом германского посольства на Исаакиевской
площади. Громили здание посольства дня три, сло-
мали двери, выламывали решетки окон, выбрасыва-
ли мебель, целиком шкафы с бумагами, и наконец
было скинуто с аттика здания бронзовое олицетво-
рение воинствующей Германии – два тевтона, дер-
жащие коней.
Этот разгром посольства привлек гро-
мадные толпы людей. Сквер перед Исаакием был вы-
топтан, на мостовой валялись обломки мебели, куски
железных решеток, книги, бумаги. Толпа выкрикивала
ругательства и проклятия в адрес кайзеровской Гер-
мании и самого кайзера. Полиции там мы не видели –
полицейские понимали, что соваться под руку возму-
щенной толпы – дело опасное.
Война и мобилизация перевернули всю жизнь сто-
лицы: в два-три дня ушла вся гвардия. Толпы род-
ных и знакомых провожали полки на вокзалы и стан-
ции. Была масса добровольцев. Уходившим солдатам
незнакомые им люди совали в руки папиросы, про-
дукты, носильные вещи. Многие провожавшие жен-
щины плакали. Все относились к грядущим опасно-
стям трезво и в переносном смысле, и в прямом – про-
дажа водки и крепких напитков была запрещена. По-
грузка полков в вагоны производилась очень быстро,
надо сказать, в полном порядке. Лошади, орудия, имущество,
люди - все было погружено и отправилось на фронт в считанные дни.

Оффлайн Taneleer

  • за словом в карман не лезу
  • *****
  • Сообщений: 513
    • Просмотр профиля
  • Город: Минск-Витебск
Re: ! Лошади в городе до революции
« Ответ #4 : Сентябрь 16, 2016, 11:52:49 11:52 »
Спасибо за интересную информацию!  :poklon:
Но, ИМХО, уж жутко неудобно читать. отредактируйте пожалуйста))) :partyblow:
На грабли вечно наступая
Завидую сама себе,
Какое крепкое здоровье
Какой недюжинный талант!)

Оффлайн Дикий волк

  • говорю не стесняясь
  • **
  • Сообщений: 68
    • Просмотр профиля
  • Город: Минск
Re: ! Лошади в городе до революции
« Ответ #5 : Февраль 20, 2021, 15:23:49 15:23 »
очень интересно было читать :D